Книги

Несколько дней назад мы пришли ужинать в прибрежный ресторанчик на Азовском море. Принесли счет - в стильной, модной, молодежной джинсовой обложке, какие лет десять назад были популярны в хипстерских заведениях. Я открыла. Внутри был труп книги. Вырезанная дыра-ниша для счёта и денег (как в шпионских фильмах - для валюты или пистолета), несколько наглухо склеенных последних страниц в качестве донышка. В глаза бросилось слово "Мартын". Еще пара строк - и я поняла, что передо мной "Подвиг". Второй том черного четырехтомника 1990 года, первого собрания сочинений Набокова в перестроечном СССР. Я знаю это собрание сочинений наизусть, в этом томе еще "Защита Лужина" и "Соглядатай".

Я думала о том, что в те времена, когда креативные сотрудники кафе "Пляжное" учили алфавит по трем буквам на стене подъезда, достать эти книги было... примерно как добыть Золотое Руно или Чашу Грааля. А еще на десяточек лет раньше за хранение машинописных или репринтных копий можно было и присесть - туда, где рождены представления креативных сотрудников "Пляжного" о прекрасном и вообще о мироустройстве. Я думала о том, что этот бедный второй том, как белый офицер без погон или интеллигент-поэт, нищий, униженный, брошеный, отставший от своих, уже не помнящий былой славы и почета, какими-то путями добрался до солнечной станицы Должанской, чтобы принять смерть от руки дикаря-варвара.

Всех, кто берется судить сегодня Ленина, объединяет абсолютное непонимание смысла его учения, причин его популярности в народе и мотивов, стоявших за созданием СССР. Проще говоря, Ленина из них никто толком не читал и читать не собирается (хотя именно сейчас, учитывая ситуацию в мировой экономике — самое время). Специально для них — на бытовом, примитивном уровне — изложу логику большевиков на 1916 г.

1. Развитие капитализма неизбежно приводит к кризисам. Кризисы всегда разрешаются через войну.

2. С каждым следующим кризисом империалистические войны будут становиться все более разрушительными.

3. В империалистических войнах самым жестоким образом обнажается классовая структура обществ: в первую очередь гибнут бедные и бесправные, богатые сидят в тылу и не гибнут.

- Стиль у тебя есть, и слог ничего, и перспективы на неплохой роман имеются, но… - гундосил Виталий Захарыч, тыча пальцем в монитор, где был открыт документ с началом моей повести. Я морщилась в унисон тому, как морщился монитор под давлением пальца Захарыча, и постигала дзен. С некоторых пор я пообещала Кристоферу не сраться с начальством, а обещания любимому человеку нужно выполнять.

Повесть носила рабочее название «Тайна семи болот» и кроме начала больше ничего не имела. Потому что оно было написано так великолепно, что дальше пролога дело не пошло – я боялась все испортить. И вот сейчас он тыкал в монитор указательным пальцем, оставляя на нем жирные отпечатки, монитор морщился, будто ему неприятно. Руки у Виталия Захарыча были холеные, но некрасивые – с толстыми короткими пальцами, отполированным ногтями и пучками седых волос на каждом пальце возле костяшек. Меня всегда интересовало, почему ему в салоне (явно, что полировал ногти не он сам) ни разу не предложили удалить эти кустики воском или депилятором и почему ему никогда не приходило в голову их сбрить обычной бритвой во время утренних процедур. Сейчас я смотрела на эти кустики и думала, что сама давно не была в кресле косметолога: пора бы уже избавиться от своих «усиков», отбелить лицо (пять веснушек вспрыгивали на нос аккурат к марту, так что можно еще успеть до начала интенсивных солнечных дней) и что-то сделать с этим шрамом на лбу от ветрянки, которую я умудрилась подхватить в двадцать восемь и чуть не помереть в итоге. Меня спасла квартирная хозяйка с лицом ведьмы, сердцем божьего одуванчика, на удивление приятным голосом и здоровенным зобом, который приковывал к себе взгляд собеседника и отвлекал от неприятной физиономии.

Кто б что теперь не говорил,
Донбасс субботу тоже чтил!
Рамиль Замдыханов

Авторский перевод Николая Вайсмана:

На крутом терриконе
Ты мне отдалась
Среди белого дня
В ту субботу
И с восторгом
За нами следил весь Донбасс ,
В этот день
Хуй забив. На работу...

Начала тут традиционно перечитывать кое-что – и подумала про одну важную вещь, и захотела написать об этом. Друзья бывают разные. Живые и теперешние. Ушедшие, но все равно живые. Такие, с которыми развела жизнь, но в памяти они все равно – «с благодарностию: были». Выдуманные. И книжные. Я недавно подумала о том, что совершенно точно могу назвать некоторых книжных героев своими друзьями. Абсолютно настоящими, реальными. Такими, которые поддерживают в трудную минуту, такими, с которыми можно поговорить о важном и неважном, посмеяться, ощутить счастливую близость…

Есть такие судьбы, которые называют «слепком эпохи». Я довольно много об этом думаю, и для себя пришла к выводу, что это определение редко можно применить к людям великим и по-настоящему талантливым. Если уж говорить о тех, кто добился известности, то этим самым «слепком» чаще являются судьбы так называемых «писателей второго ряда», в ком не было дара и миссии, позволяющих взломать код системы и вырваться из заданных общей судьбой границ. И вот, на днях я познакомилась с таким человеком, причем, посредством целой цепочки важных лично для меня совпадений.

Когда-то я тут признавалась, что с детских лет питаю странное забавное пристрастие к советским производственным романам. У меня есть среди них любимчики – бедные картонные старательные уродцы. И пальму первенства я давно отдала чудовищному «застойному» роману Александра Авдеенко под характерно патетическим для жанра названием «В поте лица своего». Я его в детстве отрыла в подшивке «Нового мира» и потом так скучала по этому нелепо серьезному, насупленному и торжественному до уровня почти пародии ужасу, что с полгода назад купила его на «Озоне» за какую-то жалкую даже для букинистического отдела цену вроде ста рублей. Потом читала его, валяясь в ванне, грызя яблоки и корчась то от смеха, то от стыда за помпезную убогость мысли и текста. Хотела даже пост с цитатами написать, да так и не собралась, и с тех пор Авдеенко так и валяется на стиральной машине.

А тут, значит, поселилась я виртуально у Валентина Катаева, живу в последнее время то у них в квартире в Лаврушинском, то на даче в Переделкино, Орловой – два звонка, хожу с ним по кабакам и премьерам, знакомлюсь с друзьями-приятелями. Временами приходится, конечно, терпеть минуты неприятные.

Ловлю себя на том, что в последние дни каким-то образом переехала из здесь-и-сейчас на 90-80 лет назад. Переехала, причем, совершенно безопасно и комфортно, имея возможность выбирать пребывание с теми и там, где хорошо и нестрашно. Там всё как-то крупнее, значительнее и ярче. Там все умнее и интереснее - даже мерзавцы. Даже посредственности там занимательны. И детали быта, и всех увлекающие события. И вижу я все в цвете, и запахи чувствую - совсем нет этого эффекта старинных фотографий или кинохроник, ни сепии, ни ч/б, - наоборот. Чувствуешь себя среди них, конечно, грустным всеведущим инопланетянином: они еще курят в редакции или танцуют вечером под патефон, ты смеешься их шуткам и влюбленно переводишь взгляд с одного на другого, - а сама знаешь, кто, когда и как исчезнет, погибнет, умрет. Повлиять ни на что не можешь, только цепляешься за тамошнее и тогдашнее здесь-и-сейчас, стараешься его продлить - то есть именно в несуществующем уже времени и месте постигаешь труднейшую науку наслаждаться моментом и проживать его по полной. Я теперь думаю только о них, и это мне гораздо важнее и нужнее, чем все, что вокруг в реальности, куда и выныривать не хочется.

И вот впервые за уже долгое время я неожиданно встретила человека, которого могу уважать и которым восхищаюсь. Без издержек. Без "а это я просто приму, потому что время было такое". Это - Илья Ильф.

Я сейчас для текста одного читаю все, что только могу найти, об Ильфе и Петрове. Ну, и вспомнила, что лет пятнадцать назад близкий друг давал мне почитать любопытную книгу, двустороннюю: с одной стороны переписка Ильфа с женой Марусей, с другой - Петрова с женой Валентиной. Помню, что меня тогда поразил контраст между принципами, на которых построились их браки. Огрубляя: Ильфу с женой здорово повезло, они были как одна душа, а у Петрова все было явно по-другому.

Стала сейчас искать - этой книги нигде нет, даже упоминаний о ней, загадка. Ладно, переписку Ильфа с Марусей нашла в полном варианте, опубликованном дочерью. Петрова с Валентиной нет, хоть ты тресни. Завелась, изнасиловала гугл запросами, сформулированными уже самым причудливым образом. И таки нашла в конце концов несколько писем. Его - к ней.

Торжества по случаю 72-й годовщины Победы советского народа над фашистской Германией начались сегодня на территории мемориального комплекса Саур-Могила вблизи города Шахтерск на востоке Донецкой Народной Республики, передает корр. ДАН с места события.

* * *

Электроснабжение села Коминтерново на юге Донецкой Народной Республики восстановлено после обстрелов со стороны украинских силовиков. Об этом сегодня ДАН сообщил глава администрации Новоазовского района Анатолий Яновский

«Энергетики закончили восстановление энергоснабжения. Свет вернули всем 120 абонентам», — сказал собеседник агентства.

Отлично помню, с каким восторгом читал в конце восьмидесятых познавательную повесть Туман (The Mist) неизвестного тогда автора кажется Стефана Кинга, напечатанную в волшебном журнале Вокруг Света. Именно как Туман эта повесть и стала известна у нас.

Речь в ней шла про молодого человека, который оказался заперт с группой других людей, в супермаркете городка на который надвигается невероятной плотности туман из которого потом начинают лезть разнообразные твари.

У Кинга все это называется именно The Mist, то есть мгла, но в повести Мист подразумевает скорее мглу, которая надвигается на планету в целом и мозг в частности, чем природное явление, которое служит только оформлением сцены, на которой и разворачиваются все события. Кинг утверждает, что написал все 40 000 слова за четыре дня, с легкими переработками потом, и совсем без веществ, но очень похоже, что врет. Москиты, насекомые и прочие твари это известно из каких уголков подсознания извлекаются давно известными препаратами.

Повесть Кинга написана в середине семидесятых, вышла у них в 1980, появилась у нас в 1988. Действие ее происходит в туманном штат Мэн.