Мелочи

Мужья, как известно, делятся на две категории.

Первых пошлешь за хлебом, он полчаса собирается, берет деньги, уходит, час его нет. Потом два часа нет. И все равно нет. Уже и стемнело, и сама сходила, купила, а его нет и все. Можно на мобильный позвонить, а толку – все равно отключен будет. Ну, позвонила – отключен. Свет выключила, легла, в час ночи пришел. Пыхтит, сопит в прихожей, выключатель не найдет. О, упал! Пьет на кухне воду. Пришел в комнату ложиться.

– Куда! На диван.

- Да, на диван, на диван…

Пыхтит, сминает в руке подушку с одеялом, уходит, оставляя после себя устойчивый запах, который не выветривается до утра.

Утром пытается заговорить, виновато смотрит под ноги и на сто, рассказывает, хотя никто и не просит рассказывать-то.

- Я вышел, ну, за хлебом же вышел, а тут Серегу встретил, он говорит – приди поможешь барометр починить.

- Что починить?

- Ну, барометр. У него от деда старый барометр остался. Вот такой. Царский еще, значит от прадеда, трофейный. Всю жизнь работал, а тут сломался. Ну, Серега его и взялся починить, а он же один не может.

- А ты, значит, можешь?!

- Ну, я не то, чтобы могу, но барометр же, что его чинить. Раз – и готово.

- И починил?

- Не помню.

Наше прошлое чем-то было похоже на пожилого дедушку. Наверное, оно слишком долго жил с Леонидом Ильичом, старело вместе с ним и стало на него походить, как походят друг на друга отметившие какой-нибудь почтенный юбилей совместной жизни супруги.

А может и не из-за этого. Но было в нем что-то от пожилого родственника, забывшего, что такое мода, несовременного, смущающегося своей неуместности, неловкого. Дедушки, который приходит на день рождения внука, а там музыка, молодая тусовка, подарки в яркой упаковке, банты, мишура.

А тут он, у него сверток газетный какой-то, а в нем что-то тяжелое, пахнущее машинным маслом, еще и разрезало своим острым углом газету. И стоит дед такой неловкий, жалеет, что пришел, хотел же позже, ну вот так же и собирался на выходных зайти, куда спешить, а вытолкали свои, сказали, приди поздравь, он будет рад.

Да, где уж рад? Вот внук, смущается, не к месту дед, совсем не к месту, смотрят на него сочувственно пришедшие на праздник девицы, на него смотрят и на старые дедовы ботинки, на него и на ботинки, о чем-то хихикают.

Кровь приливает к голове, зачем он приперся, притащил с собой что-то в газете, кому оно надо, ну вот тут, дед, положи, слушай, деда, ко мне тут люди пришли, давай ты в выходные приходи, я дома буду точно, в субботу, нет, а лучше в воскресенье приходи. Нет. В понедельник лучше всего, после трех, как раз пары закончатся.

Съездила из Донецка в Мариуполь и обратно. Фактически дорога на автобусе занимает два часа, но из-за метаморфоз с местным временем выходит как будто туда едешь час, а обратно - три. Подумала, что туда быстрее, потому что едешь «по течению», а обратно – против. Солнце же с востока на запад движется.
***
Если сейчас ехать из Донецка в Мариуполь (или обратно) автобус останавливается на четырех блок-постах. По два украинских и днровских. Сегодня и вчера мужчины от 18 до 60 каждый раз выходили из автобуса. Мне тоже повезло. По дороге туда паспорт у меня и еще одной девушки в автобусе попросили показать на украинском блок-посту. На обратном пути у Еленовки пришлось выйти вместе с мужчинами. Кроме паспорта попросили показать руки, спросили, зачем ездила в Мариуполь и есть ли у меня татуировки.
***
Пост ДНР под Еленовкой. На нем развеваются красные флаги с Че Геварой, на блоке надпись «Welkome tu hell». Месяца полтора назад там остановили Пашку. Говорит, по виду совсем какие-то гопники. Они все его не отпускали, попросили банку Рево, потом стали спрашивать, почему он не воюет, пока они тут защищают землю. Подошел еще кто-то из ополченцев. Посмотрел на Пашкину футболку.
- Slipknot слушаешь? - спрашивает.
- Да.
- И я слушаю. Отстаньте от него.
***
Летом на украинском блок-посту под Волновахой молодой человек попросил выйти всех мужчин, потом заглянул в салон и сказал, чтобы девушки, которые ехали стоя, присаживались на свободные места.
***

Сегодня питерский фотограф Александр Сирый пока менял объектив, то услышал замечательный семейный диалог у крейсера Аврора, что стоит на вечной стоянке у Петроградской набережной в Санкт-Петербурге. Не первая его история в Говорит Донецк, рассказанная сначала в Фейсбуке.

- Блядская у тебя, все таки натура, Аня.
- Ну почему, почему ты меня всегда оскорбляешь???
- Могла бы и у женщины попросить прикурить.
- Так вокруг одни мужики курят, ни одной бабы!
- Вон стоит.
- Так она на другой стороне улицы!
- Ну тогда хотя бы зажигалку попросила.
- А какая разница?
- Когда женщина прикуривает взатяг от сигареты, мужчина воображает.
- Слушай, Вова, не все такие маньяки, как ты!
- Откуда ты знаешь? Я видел, он тебя разглядывал.
- Я всего-навсего прикурила!
- А почему отошла в сторону, а не вернулась ко мне? Хотела показать что одна.
- Вова, перестань! Это уже не смешно! Я отошла потому что тут народ и дети ходят.
- Так я и поверил. Ты думала, что я покупаю магниты и отошла пококетничать, а я все видел, и как строила глазки, пока прикуривала, и как стала в сторонке, ручку на бедро. Блядища ты, Аня.
- Все! Это невыносимо больше! Людей бы постыдился, вон - молодой человек все слышит (кивает на меня) Я возвращаюсь в домой!
Женщина возбужденно уходит куда-то вперед в толпе зевак и туристов, спотыкаясь на каблуках. Мужчина смотрит на меня. как бы пытаясь угадать мою оценку, на чьей я стороне и произносит:
- Десять лет назад она ко мне подошла прикурить. Шла с мужем из гостей. Я знаю, что говорю.

И уходит вслед , а я поехал дальше.

В моем счастливом тоталитарном детстве не было демократического Интернета, но было оно оттого ничуть не менее босоногим и радостным.

Однажды пытался рассказать подрастающему поколению про то, чем же именно отличалось наше детство от текущего и сформулировал три максимы: ограниченный доступ к знаниям, массовый спорт и жесткая идеология.

И если в последней сегодня нашли немало изъянов и обсуждать эту тему лучше в прочих публикациях, посвященных теме классовой борьбы и настроениям масс, то с двумя другим много проще. И сложнее одновременно.

Спорт и активные игры на свежем воздухе занимали нишу сегодняшних компьютерных игр. Со всеми вытекающими синяками, ссадинами и травмами, но без раннего остеохондроза и общей неразвитости опорно-двигательного аппарата и координации, что сегодня повсеместно.

Я бросал свой аккордеон, как только слышал, что у еврейского, как потом оказалось соседа, который уныло оттачивал мастерство игры на флейте, заканчивался урок. И мы бежали играть в футбол, баскетбол, волейбол или любую другую игру, которую тут же придумывали с приятелями, которых родители не мучали занятиями музыкой.

Это был поселок, где туалеты стояли на улице, а мужчина без татуировок внушал обоснованные подозрения. Женщины играли в лото, трезвые мужчины - в домино. И когда я пришел в модельный цех, то быстро выбился в лидеры общего зачета как по обычному козлу, так и по математической его разновидности.

Доступ к знаниям регламентировался жестко. Очень жестко. Что создавало им дополнительную ценность. Не столько достатком родителей, как сегодня, как близостью к тому или иному кругу/обществу. Подписки на рсс-ленты успешно заменяли подписки на газеты, журналы и книги.

Изначально планировался простой и незатейливый, посвященный профессиональному празднику:

После того, что внезапно приключилось вчера, апрельский тезис июня трансформировался в нечто намного более концептуально сложное:

Как-то так.

В этих ваших интернетах чего только не найдешь. Вот и сейчас прислали сначала ссылку с фотожабой из вКонтактика, а потом и в изложении относительно молодого человека прочел на одном местном форуме одну и ту же историю.

Речь про пять обезьян, которые сидят в клетке и к ним заносят стремянку, на верхней части которой заманчиво вешают питательный банан. И когда все обезьяны толпой бросаются за бананом, то их всех окатывают из шланга струей очень холодной воды, в результате чего все мавпы дрожат и кричат мокрые.

Постепенно у пяти обезьян вырабатывается рефлекс и понимание того, что если лезть на стремянку за бананом, то получишь ушат холодной воды.

У детей и подростков обычно эта фаза пропускается, потому что нужно рассказывать быстро, не снижая темпа, и она им кажется неважной. Они начинают сразу со второй.

На второй фазе эксперимента обезьяны предпочитают не дергаться, облизывая слюни по углам клетки. И если вдруг одна какая-то дерзкая участница эксперимента вдруг решается самостоятельно украсть банан, то она мигом получает в бубен от всех прочих, которым не хочется выхватывать струю ледяной воды в лицо только потому, что кому-то там хочется банана.

Советские писатели Илья Ильф и Евгений Петров написали свою книжку Одноэтажная Америка в 1936 году по мотивам путешествия по Штатам, которое длилось два месяца и десять тысяч миль.

Советские писатели в компании пары американских друзей последовательно проследовали через 25 штатов и в нескольких сотнях городов изложив свои поверхностные, но удивительно точные впечатления в увесистой книге.

Понятно, что писали они про Северо-Американские Штаты середины тридцатых и понятно, что писали они сквозь призму восприятия жителя Советского Союза середины тридцатых годов, но некоторые их наблюдения оказались удивительно точны и верны и по сию пору.

Художественную литературу читать у меня совершенно нет времени, но иногда руки доходят и тогда, где-нибудь в жарком купе старого доброго поезда или в сжимающем все органы кресле скоростной электрички, мне удается открыть книжку не закрывая глаз. Так было и с Одноэтажной Америкой, которую собирался перечитать шесть лет, то есть ровно со своего возвращения из Штатов, где провел два великолепных года.

Добро вообще наказуемо. Это только зла все боятся.

Здоровья, денег и любви в Новом Году!

Гармонии и вдохновения. Придумывайте, делайте, пробуйте и никогда не унывайте/скучайте.

Пусть новый год будет снова лучше предыдущего и принесет сбычу мечт, правильные планы, реализацию задуманного и удовлетворение от исполненного.

Буду краток, бо уже греется: С наступающим!