Вне кинотеатра/Да и Да

Камерное кино о творчестве в жизни человека

Саша - учитель младших классов. Она носит дреды, и чуть ли не патологически уверена, что учит детей хорошему. Однажды вечером Саша проверяла контрольные работы, вяло переругивалась с семейными относительно курения в комнате и переписывалась с незнакомцем в Сети, который вдруг пригласил ее на вечеринку.

Смахнув тетради в сумку и хлопнув дверью, Саша отправилась в ночь за приключениями. Они нашлись в квартире художников отчаянно наследующих «митьков»: оголтелое пьянство вперемешку с рассуждениями об искусстве, закусываемое вареной колбасой с треснувшей тарелки. А незнакомцем оказался щуплый парень с воздушным именем Антонин (по факту - будничный Коля), напивающийся до трансцендентного состояния, затем творящего в нем широкими мазками. И Саша стремительно, в несколько часов, втрескалась в Антонина той пылкой страстью присущей скуке, которая вдруг обнаружила за пределами себя что-то пусть не настоящее, но неодолимо манящее.

Авторское русское кино говорит, преимущественно, о вещах до отвратительного насущных. Быков, Сигарев, Хлебников, Аркус, недавно поднявший истерику Звягинцев, без устали (и не безосновательно) твердят о государственной машине перемалывающей своих граждан. Валерия Гай Германика сторонится подобной чернухи; скорее бессознательно, чем отдавая себе отчет. В орбите ее интересов чернуха иного порядка, где молодые, но уже уставшие от жизни люди даже не ищут выход, не занимаются эскапизмом, а проживают каждый день как последний. Панковская, в сущности, философия рефреном идет у Германики еще со времен «Все умрут, а я останусь»; впрочем, своеобразный нигилизм не мешает режиссеру активно сотрудничать с «большими братьями» - Эрнстом и Бондарчуком.

Германика привычно работает с крупным планом, почти карикатурно выпячивая героев. Без устали трясет камерой, играет психоделическими цветами, тем самым задавая «Да и Да» как трип - состояние перманентного алкогольного опьянения, может и больше - делирия. При этом внутри припадка нарочито вывернут пугающий натурализм бытовухи, как контраст к эфиру богемной жизни и интоксикации любовью. А сцена секса героев - так это вообще цитата из «Маленькой Веры»; отчего первое - и обманчивое - впечатление о детской игре, тут же оборачивается чудовищным переживанием всей реалистичности происходящего. Да и да, Германика умеет крепко лупить наотмашь беспричинные, но отрезвляющие пощечины. И, кажется, делает это с садистским удовольствием.

По-хорошему, смотреть кино Германики совсем необязательно. Режиссер избегает несущих хоть какую-то нагрузку диалогов, умышленно лишает повествование смысловой составляющей. Ее фильмы больше похожи на музыку. В музыке не так просто отыскать интеллектуальные откровения, однако запросто обнаружить цепляющие эмоции. И в этом смысле Германика изощренный музыкант.