Глава семейства зарезал трех разбойников, один убежал

Двухметровому амбалу захотелось любви и немного денег. Порыскав по кварталу, он решил, что мои пятьдесят килограммов живого веса и недорогая сумочка вполне сгодятся для удовлетворения обеих надобностей. А самое подходящее для этого место — лифт, остановленный между этажами.

Да, я знала, что нельзя входить в тесную кабинку с незнакомцами, и дождалась соседку. Но она по какой-то причине вышла раньше, оставив меня наедине с амбалом. Я знала, что надо бить в пах, но это, оказывается, довольно затруднительно, когда амбал берет вас за шею и тихо, но вполне серьезно обещает: «Вякнешь — придушу».

Сказать по правде, в такие моменты сложно выдавить из себя даже писк, не то что рекомендуемый всеми на свете зычный вопль «Пожар, горим!» — считается, что именно на этот призыв немедленно сбежится толпа защитников. Толпа, кстати, не понадобилась: слава богу, баба Соня с девятого этажа имела привычку выбрасывать мусор на седьмом. Она нажала кнопку вызова, и буквально через несколько секунд неудачливый грабитель уже драпал вниз по лестнице, сопровождаемый виртуозным матом старой фронтовички.

Но вот чего я не знала, так это того, что если бы, защищаясь, я, к примеру, воткнула амбалу в глаз каблук-шпильку, то щеголять в арестантском ватнике довелось бы не грабителю, а мне. «Твое счастье, что ты оцепенела, — просветил меня приятель-милиционер. — Иначе пошла бы по статье «превышение необходимой самообороны».

Уже совершенно очевидно, что именно по этой статье и пойдет тульский бизнесмен Гегам Саркисян, который сейчас под наблюдением врачей и полицейских приходит в себя после нападения четырех вооруженных бандитов. Трех из которых ему пришлось убить. Именно пришлось, потому что когда выбор стоит между сроком для себя и гробами для родных, для любого нормального человека это означает, что выбора нет.

Я не хочу, чтобы Саркисяна посадили. Я не хочу, чтобы его заставляли оправдываться за то, что он как мог защитил свою семью. Но вот чего я хочу и требую, так это того, чтобы государство, которое, по признанию высоких полицейских чинов, не может защитить всех, дало нам право защищаться самостоятельно.

Почему в случае самообороны презумпция невиновности работает в сторону озверевшего существа, готового убить за мобильный телефон, а не в сторону человека, на которого это существо напало? Почему, защищая шестимесячную внучку от уголовника, приставившего к ее голове пистолет, человек должен вначале подумать, как он будет доказывать «соразмерность и адекватность своих действий»?

Потому, отвечают юристы, что у бандитов есть гарантированное Конституцией право на жизнь. И вообще, может, они и не собирались убивать!

Протрите глаза, ребята: дэнни оушены с лицом и манерами Джорджа Клуни существуют только в кино. В реальности все куда менее гламурно. Тот, кто, вооружившись битой и ножом, пришел забрать чужие деньги, вряд ли станет колебаться, если по пути к этим деньгам придется забрать чужое здоровье, а то и жизнь. Поэтому уж простите, но свое право на жизнь, равно как и все прочие права, он, вломившийся в мой дом без приглашения, оставил за порогом.

Пищала бы я в том проклятом лифте, как придушенный кот, если бы у меня было легальное оружие, умение им пользоваться и право применить его для самозащиты? Нет. Напали бы грабители на Саркисяна, если бы знали, что рискуют своими жизнями? Нет. Они выбирают тех, кто, по их мнению, не может защититься. Что-то я не слышала, чтобы бандиты, будь они хоть трижды безголовыми, попытались ограбить пассажира бронированного джипа с вооруженной охраной.

Я всего лишь домохозяйка. Все, что у меня есть в этой жизни ценного, — моя семья, мой дом и моя жизнь. Нет только права все это защищать. Политические деятели, которые так любят на досуге порассуждать о вековой мудрости русского народа, отказывают нам в элементарном здравом смысле, очевидно, считая, что законную возможность защитить себя и свою семью мы воспримем как разрешение шататься по улицам и палить в кого ни попадя.

Таким, как я, как Гегам Саркисян, как девушка, лицо которой уличные грабители, польстившиеся на дешевый мобильник и золотые сережки, превратили в кровавое месиво, право на ношение оружия и презумпция невиновности в случае его применения нужны не для того, чтобы идти на штурм Кремля. Мы просто хотим жить. И еще мы хотим, чтобы любой подонок, задумывая преступление, отчетливо понимал: тот, кого он решил сделать своей жертвой, имеет право уничтожить его, не вдаваясь в размышления о том, насколько трудным было его, подонка, детство, как непроста его сексуальная жизнь и насколько он нуждается в деньгах. В конце концов у нас тоже есть право на жизнь.