Рождественские прогулки по Донецку

Утро 5-го января. Из Мариуполя выезжаю в Донецк, там куча дел: племяннику стукнуло три года и одна хорошая девушка, которая не так давно, как и я, жила в Донецке, решила назначить там встречу 6-го января. В рюкзаке мандарины и мыльные пузыри.

В Еленовке на блок-посту ДНР вместе с мужчинами попросили выйти всех девушек до 35-ти лет с документами. Проверили прописку и отпустили. За неделю до этого на блок-посту между Макеевкой и Донецком просили выйти всех девушек до 30-ти. Сестра говорит, проверяли не только документы, но и руки, и затылок (искали татуировку на шее). Она в первый раз обрадовалась, что так и не сделала ее, хотя хотела какие-то иероглифы.

Город, как город. Месим снег пополам с водой и едем к сестре на съемную квартиру в Калининском районе мимо выжженного бока «Дружбы» и забитой фанерой «Бруснички». Месяца два назад они выехали из Первомайского в Донецк: тут у сестры до недавнего времени была работа и муж привязан к больнице со своим гемодиализом.

Село Первомайское сразу за Песками по трассе. Пешком от его края до самих Песок минут за 20 можно дойти. Раньше раздолбанный сельский автобус довозил до жд вокзала Донецка минут за 30-40. Теперь в Донецк ездят через Красноармейск и Селидово.

Единственный частник делает 2 рейса в день: первый утренний - до Донецка, второй обеденный – обратно. До Красноармейска – 50 км, по дороге другие села – Карловка, Нетайлово, Чкалово. И на всех этот единственный рейс.

Говорят, по утрам там апокалипсис. А с 31 декабря по 8 января водитель устроил себе перерыв. Погрузил, так сказать, сельскую местность в блокаду.

На пороге встречают племянники. «Я должна сегодня с тобой наиграться, чтоб завтра не ходить и не искать тебя по дому», - говорит Поля. Последний раз я видела их в мае, потом пол лета они просидели с бабушкой в Урзуфе, потом уехала я.

За пару часов мы расплескали бутылочку мыльных пузырей, разломали какую-то пластиковую вертушку, вырвали сирену у полицейской машинки, из остатков вертушки сделали волшебную палочку и помогли маме нарезать винегрет.

Утром 6-го января в прихожую, когда я уже обуваюсь, чтобы выйти навстречу подружке, выбегает Никита. Прощается, машет рукой. Поля украдкой выглядывает из зала, ко мне она не выходит, потому что злится, что я ухожу.

От Богдана до Золотого кольца иду пешком. Транспорта меньше, людей меньше, но не намного. Часть магазинов забиты фанерой, «Экко» уехал, зато «Вина мира» работают и свадебный салон возле ДонНУ. А еще в Донецке подешевели стрижки, во многих местах подстричь предлагают всего за 30 гривен. По наблюдениям, из одежды можно купить почти все, если не гоняться за определенными марками. Многие магазины из Донецка уехали, но в тех, что остались, сейчас скидки 50-70%. Скоро на блок-постах на вопрос о цели визита в Донецк можно будет отвечать: «Шопинг».

Узнаю подружку среди толпы на вокзале. По бульвару Пушкина идем к «Челентано» на пиццу и чай. Несколько художников все также продают свои картины возле памятника стратонавтам. По сравнению со вчерашним днем город подморозило, и мысль о чашке чая греет нас, пока мы болтаем. О рождестве напоминают традиционные ясли и немного кривые овечки возле Львовской Майстерни шоколада.

Через полчаса полупустой «Челентано» наполняется шумными студентами. За окном не ведающая страха перед орнитозом женщина кормит голубей с руки. Потом перед стеклом замирает другая женщина и шевелит губами. Мы узнаем сумасшедшую с Южного автовокзала.

На площади Ленина стоит привычная елка, на пластиковых штуках с колесами катаются дети. Мороз крепчает, мы шагаем к «Грин Плазе», которая издалека «светится» своими желтыми фанерными латками.

- Давай к музею съездим, - предлагает подруга, и мы садимся в трамвай.

Ступени со стороны Челюскинцев превратились в сплошной сугроб, видно, что по ним давно никто не спускался. Из-за снегов печально выглядывают верхушки каменных баб. Возле входа они почти все безголовые – видно не выдержали ударную волну. Во всем великолепии нам открывается левое разрушенное крыло.

Музею досталось, когда в конце августа во время двух обстрелов тут упали снаряды. С обратной стороны мы замечаем открытую дверь, войти не решаемся. Замечаю еще одну каменную бабу – обуглившуюся, с отколотым боком.

Перебегаем дорогу, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на цветочные киоски. Тогда же в августе в одном из них погибла продавец. Об этом мне рассказали родственники, они живут в доме напротив музея. В этих киосках я покупала розы на день рождения сестры, красные гвоздики и садовые ромашки.

На трамвайном полотне замираю – как-то в тему оказался трафарет с Дарио Срной на бетонном столбе. За ним виднеется продуктовый магазин на первом этаже жилого дома. Назвала фотографию «Дарио в шоке». Родственники, говорят, что прямым попаданием снаряда в этот магазин «Шафран» тоже убило продавщицу. В «Шафране» была вкусная домашняя выпечка.

- Это кубитэ, это самса, а это наше украинское с капустой и картошкой, - показывала мне продавец еще весной, когда я бежала к сестре на чай. Сестра уехала за неделю до обстрела, магазин закрыт, музей не работает.

Темнеет и я провожаю подругу на Южный, захожу в «Амстор» и звоню Вовке, чтобы узнать, что нужно купить.

- Ничего, - говорит Вовка, и я покупаю им с братом два киндерсюрприза и сентябрьский «Эсквайр» - себе. Я знаю, что в украинской редакции он больше не будет выходить, так что это своего рода раритет. На полках рядом замечаю учебники по истории Украины, украинские словари. Была бы я скандальным блогером сделала бы шокирующее фото со словами «Донецк» и «Украина» в одном заголовке.

Вечером к Вовке забегают с кутьей крестники, потом приходят их родители. До двух ночи по местному и до часу по украинскому говорим про все подряд.

Утро 7-го января. Вовке из Сум звонит друг, просит сходить посмотреть, цел ли его дом за жд вокзалом и заодно перекрыть там трубу с водой, а то морозы. Под ворчание Вовкиного брата, в котором явственно различаются слова «экстремалы» и «сами виноваты» выходим на улицу, где с утра минус 20. За жд, вопреки, прогнозам брата, есть жизнь, люди снуют по подземному переходу. Под завывания ветра и поземку бредем по частному сектору. Решила ехать с Вовкой, а то он один как-то слишком на мародера смахивает. А я девочка и могу делать глаза, как у кота из Шрека – тут могут быть преимущества.

Смартфон на морозе отказывается работать, нас спасает мой неубиваемый самсунг, когда мы сбиваемся с пути на улице Краснознаменной. В доме, который друг строил своими руками и частично еще не достроил, Вовка был этой весной. Он узнал дом, когда мы свернули в какой-то проулок.

Выяснив, что все окна и стены целы, среди сугробов ищем люк, который «на 40 сантиметров от колонны». Разгребаем не истоптанные никем сугробы, находим деревянную крышку. Глубина люка – мой рост, там, судя по легкому пару, тепло и я немного завидую Вовке, когда он спрыгивает туда, чтобы перекрыть заветный вентиль. Я топчусь рядом и посматриваю по сторонам, вдруг выйдут соседи с дробовиком. Прислушиваюсь к окружающим звукам и мне спокойно, люк кажется идеальным укрытием во время обстрела, правда, там тесновато.

Из люка с испачканным лицом показывается Вовка, заржавевший кран не хочет поддаваться, и я брожу по улице в поисках кирпича. Под полуметровыми сугробами нахожу только угольный шлак. Вовка в это время отламывает половину вентиля, но так и не сдвигает его с места.

Делаем все, как было, и бредем на вокзал, Вовка звонит другу, который рад, что все уцелело. Сделав маленький круг среди обгоревших контейнеров жд рынка, прячемся в киоске, где за пластиковыми столиками с новогодней гирляндой пьем чай.

Мне еще возвращаться в Мариуполь и я не много волнуюсь: в рюкзаке у меня почти запрещенная литература. В «Эсквайре» оказался большой материал с бойцом батальона «Азов», который штурмовал мэрию в Мариуполе.