Три мира, три образа жизни в одном турецком отеле

Десять лет назад было дело, в восьмом году. Мы с близкой подругой решили по-быстрому смотаться на «майские» на недельку в Турцию. Спонтанно. Поэтому буквально в один день купили путевку у приятельницы-туроператора в Кемер. В милый вполне отель, который она очень рекомендовала как проверенный. Отель действительно оказался славным, правда «фишкой» было практически полное отсутствие в числе постояльцев хоть украинцев, хоть русских. Среди условно «наших» мы там в первый же вечер вычислили всего-то троих: чрезвычайно забавного мужчинку, транспортного прокурора из, если верно помню, Тюмени, а также совсем молодую и приятную пару молодоженов из Минска (им подарили путевки в качестве свадебного путешествия). В основном постояльцами были французы и немцы (жутко нас, к слову, бесившие чудесной манерой застолбить шезлонги полотенцами на сутки – и ни разу за сутки возле этих шезлонгов не появиться).

В первый, опять же, день мы столкнулись с известной особенностью турецких отелей. Ну, когда тебя сначала селят в кошмарный номер, выходящий окнами на стройку и помойку, а потом ты, улучив момент, суешь администратору десять долларов – и через десять минут переселяешься в отличнейший номер с огромным балконом, выходящим на лаунж-зону, бассейн и всевозможные красоты. Этот балкон, собственно, стал нашим основным местом пребывания, если мы были в номере: мы там выпивали, болтали, кофейничали, читали, курили, наблюдали за людьми и сплетничали.

Практически сразу мы обратили внимание на совершенно очаровательную и интересную семью. Это были французы, парижане. Чернокожие. Муж, жена, двое детей - малыш максимум лет трех (может, меньше) и совсем крошечная малышка, грудная, и девушка-подросток. Еще с ними друзья были. У нас масса догадок была на их счет, потому что очень они были колоритные. Мужа мы, например, сходу определили в мелкие гангстеры и дилеры. Нет, вполне возможно, что он на самом деле был, допустим, джазовым пианистом, менеджером бутика или преподавателем. Но типаж чрезвычайно колоритный, все-таки. Очень невысокий, крепкий, стройный, мускулистый, с пресловутыми «кубиками» пресса, с интересной прической, с блестящими камешками в зубах, толстенной золотой цепью, серьгой и несколькими браслетами, которые он не снимал никогда. Красивый фантастически, с обаятельнейшей улыбкой, но при этом какой-то смутно опасный, не могу объяснить и обосновать этого ощущения. Жена была выше на голову, очень крупная явно от природы, плюс еще не сбросившая вес после вторых родов, тоже красивая, плавная, улыбчивая, волосы всегда собраны на макушке в мелко-вьющийся хвост. Она ходила в невероятно красивых длинных и свободных платьях-сарафанах очень ярких цветов. Ребятам этим, мужу с женой, было что-то вокруг тридцати. Кто такая девушка-подросток, мы с подругой так и не договорились. Родственница с функциями няни? Младшая подруга? На ребенка – хоть общего, хоть чьего-нибудь от первого брака, она почему-то не была похожа, там было вполне дружелюбное, но немножко отстраненное общение, в общем, непонятно. Друзей я толком не помню, даже сколько их было не помню, какая-то пара точно была, они все время вместе тусили, смеялись на балконе и, кажется, во что-то играли… и на всех украшения были золотые, много.

Любимцем всего отеля был малыш. Неописуемо обаятельное дитя, еще неуклюжее, передвигавшееся исключительно трусцой, выпятив животик, улыбчивое и совершенно мультяшное. Поскольку они очень много времени проводили у бассейна, у малыша на плечиках всегда были такие плавательные надутые ярко-синие нарукавнички, как крылышки. И он с ними носился, периодически сталкиваясь с чьими-нибудь великанскими ногами, тыкаясь в колени незнакомых взрослых, на секунду пугаясь, а потом хохоча, - и все вокруг тоже смеялись. Их балкон соседствовал с нашим, в первый же день, когда я там сидела к ним спиной, курила и пила кофе, мультяшный голосишко кого-то настойчиво, все более требовательно и растерянно окликал: «НадьЯ! НадьЯ!». В конце концов я оглянулась, оказалось, что малыш обращается ко мне, он меня перепутал, видимо, с женщиной, жившей в нашем номере раньше.

Он стоял, прижавшись к решетке мордочкой, и звал, а когда увидел, что я – не Надья, ужасно испугался и спрятался. На следующий день все повторилось, только он уже не прятался, а с любопытством меня разглядывал. А еще через день, когда он снова позвал НадьЮ, но уже откровенно приветливо-лукаво улыбался, до меня дошло (я – тугодум), что он со мной играет. Увы, я почти ни слова на французском не знаю, поэтому в последующие дни только, радушно осклабившись, махала ему идиотски рукой и кричала «привет!».

Да, так вот. Еще малышка. Ее или в коляске возили, или иногда на руки брали. То мама, то папа, который над ней чуть не рыдал умиленно всякий раз. А малыша папа все время на шее возил. И там явно такая была огромная счастливая любовь в семье, что это буквально окутывало всех окружающих и на всех бросало теплый отсвет. Они очень друг о друге заботились, папа охотно брал на себя малышей, всем приносил соки из бара, заботливо накрывал жену полотенцем, если она задремывала на шезлонге. Сам аппетитно пил какие-то коктейли, а еще у них тихонько музыка играла (откуда она могла в восьмом году играть, кстати?
Смартфонов и тем более блютус-колонок еще не было, а музыка была). Они много смеялись, целовались, гладили друг друга по головам, шутили, очень красиво плавали, а на обеды и ужины выходили очень эффектно и стильно одетыми, реально как-то в тон друг другу, даже малышата. И всем хотелось оказаться к ним поближе, потому что за их столом все время взрывались смехом и чуть ли не фокусы друг другу показывали (папа, помню, ложечку на нос вешал, отчего маленький сын чуть не под стол падал от хохота каждый раз). С ними все здоровались, останавливались поболтать, могли присесть выпить, в общем… страшно было жалко, что мы с Иркой по-французски ни бум-бум, кроме «уи», «нон», «бонжур», «мерси» и, чтоб его, «же не манж это самое».

Да, кстати, там на обедах и ужинах была еще одна заметная пара. Я от них не могла взгляда оторвать, потому что это было прямо буквальное воплощение в жизни киношной пары из «Дикой орхидеи» - Ханны и Отто Мюнх. Это тоже были немцы, правда, постарше – лет чуть за пятьдесят им обоим было. Они вообще друг с другом не разговаривали. Оба очень такие ухоженные, совсем не красивые, высокие, всегда прекрасно одетые (почти все время в белом и светлом), чрезвычайно мрачные. Сидели за столиком, старательно не глядя друг на друга… и ни на кого и ни на что не глядя, задумчиво ели, молча ждали друг друга. И такая от них исходила тоска, такая какая-то давняя драма и опустошение…

Ладно, я не о том хотела. В общем, там анимация была по вечерам, как водится. Развлекательная программа для постояльцев. Мы на нашем балконе, можно сказать, в императорской ложе театра находились. Ну, если оставались дома вечером и не уходили. И однажды застали такой вечер – как бы прощальный для постояльцев одного заезда. Со всякими конкурсами. Ведущий был полиглот. Он одно и то же повторял на английском, французском и немецком. Английский-то мы знали, к счастью. И, короче, там были конкурсы для пар. Ужасные, как все такие конкурсы в отелях. Нужно было три пары. Из публики буквально выдернули немцев (нет, не тех, конечно, о которых я писала, просто каких-то мужчину и женщину), вышли молодожены-белорусы, и друзья выпихнули чудесных наших французов (впрочем, они не сильно сопротивлялись, они явно вообще любили повеселиться, если была возможность). И получилось – вот честно, Ирка не даст соврать, она меня читает, - точно по древним советским анекдотам про «русского, американца и француза». Три мира, три образа жизни.

Всех конкурсов я не помню. В память врезалась классическая мерзопакость, оказывается, интернациональная, а не присущая только нашим свадьбам, - ну, когда мужу к поясу привешивают сковородку, а жене – половник, и надо раскачиваться, чтоб половник ударил по сковородке. Ужас, но большинству зрителей страшно нравится. Мы с Иркой болели за минчан – уже успели к тому времени познакомиться, повыпивать вместе, и вообще «наши». В своей императорской ложе мы «болели» с комфортом. Выпивали, закусывали, орали «хай живе Беларусь!» и все такое, ведущий не мог нас не заметить и периодически обращался к «зоуз герлз», короче, было весело.

А потом там был конкурс… Я до сих пор помню очень ярко. Задание было такое, надо было как бы поведенческие сценки отыграть. Муж приходит домой в сильном подпитии, жена его встречает. Показать, как. Диван выставили специально. Ничего более наглядного я не видела – не в смысле, упаси бог, пресловутой «ментальности», а в смысле очень разного человеческого.

Белорусы оторвались в драме. Он давал такого Женю Лукашина, то мямлящего, то орущего, а она носилась за ним со сковородкой и половником из предыдущего конкурса, поскольку скалки и веника не нашлось, потом она его реально швырнула на диван. Немцы были… ну, как, как – как в анекдотах. Он ржал, хохотал, издавал все существующие неприличные звуки, имитировал тошноту и пел песни, приставал к ней, она отпихивала и холодно отворачивалась, потом велела лечь на пол (он покорно лег), а сама легла на диван и отвернулась.

А у французов было так. Он пришел, обаятельно улыбаясь – не виновато, не залихватски. Просто улыбался и плечами пожимал, мол, вот как вышло. Она засмеялась и подставила ему плечо. Он ее обнял, и она его повела к дивану (он очень реалистично спотыкался и «заплетался ногами»), бережно помогла лечь, потом, все так же посмеиваясь, сняла с него туфли, накрыла его пледом и подоткнула, поцеловала в щеку, а потом легла с ним рядом, обняла сзади, и они закрыли глаза.

Там реально была тишина несколько секунд. А потом все стали хлопать и свистеть. И они победили, конечно, по результатам этих идиотских конкурсов, и им какой-то идиотский приз вручили, а еще вино подарили, и они стали всем наливать.

А потом – буквально назавтра – они уехали.