О Владимире Высоцком

Совершенно не нравился мне он при жизни...

Мешали факторы, которые тогда были существенными для меня лично.
Раздражала его ненастроенная гитара, надрывное, слегка фальшивое (в интонационном, музыкальном смысле) пение, песенки, типа: “Смотри, какие попугайчики”.

В театре на Таганке, при всем вселенском ажиотаже, его Гамлет мне тоже не нравился. Позднее понял, что это, скорее любимовская режиссура была мне чужда.

В конце семидесятых познакомился с людьми, которые были очень близки и с Высоцким и с Мариной. То, что они рассказывали – удивляло и не добавляло положительных эмоций.

Потом случилась его смерть. Она произошла в одно лето со смертью Джо Дассена, если мне память не изменяет. Обе смерти были всенародно и широко освещаемы в прессе, но Высоцкому досталось значительно больше народной любви.

Смерть Высоцкого вызвала волну массовых изданий книг с его стихами. Помню, кто-то подарил мне одну на день рождения. Я сразу читать не стал из чувства противоречия и засунул книжку куда-то во второй ряд в книжном шкафу. Тогда каждый таксист лепил фотографии Высоцкого себе на стекло, и мне казалось, что держать его томик на виду на книжной полке - просто кич.

Через год, случилось мне быть на гастролях в Хабаровском крае, в далеком заснеженном Николаевске-на-Амуре. Директор местного клуба, ленинградец, исключительно разносторонне образованный человек, соскучившись по общению, как-то сразу захватил нас в свои гостеприимные объятья. Возил по зимнему лесу, показывал местные красоты, удивлял тысячами фактов из жизни и истории края. Почему-то я директору приглянулся особенно, и он пригласил меня к себе домой. Они с женой потчевали меня какими-то невероятно вкусными пельменями и чаем с добавками лесных ягод.

Мы просидели две ночи напролет говоря обо всем на свете. Он без устали говорил о своей пылкой любви к Высоцкому. Я тактично молчал, внутренне не соглашаясь, но и не желая противоречить.

Он знал все песни Высоцкого наизусть, и все время порывался их петь, аккомпанируя себе на ужасно расстроенной гитаре, зачем-то хрипя, и чудовищно фальшивя. Я сидел, подавляя рвотные позывы и совершенно не вникал в смысл песен - исполнение перечеркивало любые мои попытки сосредоточиться на услышанном. Все это было как-то уж очень нелепо: невероятно милый и интересный собеседник всю ночь чередовался с артистом заводской самодеятельности самого зачаточного уровня.

Встреча эта мне запомнилась и надолго осталась в памяти именно благодаря ее эклектичности. Это было обаяние и раздражение в одном флаконе. Терпкая смесь духов “Шанель” и уксусной эссенции...

Расставаясь, директор клуба посетовал на то, что в их глубинке найти книгу стихов Высоцкого - абсолютно нереальная задача. Я с готовностью пообещал ему прислать книжку, имея в виду отдать свой экземпляр - мне-то он был без надобности.

Добравшись домой, я, как всегда, завертелся в круговороте ежедневных дел и забыл о своем обещании. Через неделю, совершенно неожиданно получил посылку с рыбой от того человека из Николаевска. Я почувствовал жгучий стыд от своего разгильдяйства, ведь обещание послать в Николаевск книгу Высоцкого я забыл выполнить. На следующий день рано утром я уезжал на короткие двухдневные гастроли в Ярославль и взял с собой книжку Высоцкого. Не для чтения, а в надежде отправить ее там из местного почтового отделения.

В первый день вернулся в гостиницу после концерта уже после полуночи. Как и все артисты после вечерних спектаклей или концертов, я никак не мог уснуть: еще долго не отпускало возбуждение сцены. Лежал в кровати, смотрел в потолок и никак не мог “упасть в объятья Морфея”, ворочался в кровати почти до рассвета.

Поняв, что уснуть не удается, включил свет и решил почитать что-нибудь. Вставать и идти до чемодана, в котором всегда возил с собой полсотни книг для чтения на гастролях, было лень. Протянул руку к тумбочке, а там лежал тот самый томик Высоцкого. Я начал читать его нехотя, отстраненно, как читаешь учебник по незнакомому тебе предмету, и, совсем незаметно для себя, прочел первые полсотни страниц...

Я так и не заснул в ту ночь, а книжку дочитал до конца. Перевернув последнюю страницу, бережно положил книгу обратно на тумбочку, а сам все еще продолжал осмысливать прочитанное. Я вдруг осознал, что только что познакомился с одним из лучших русских поэтов второй половины ХХ столетия. В тот день я отослал эту книгу, но посылал я ее уже не для того, чтобы избавиться от ненужного мне хлама, а как дорогую мне вещь, поделиться которой очень хотелось с близким или интересным человеком.

С того дня я стал по-другому смотреть на Высоцкого. Нет, я не полюбил его песни. Мне все также мучительно слышать его пение, оно меня не трогает и, чаще всего, раздражает. Я научился, слушая песни Высоцкого, абстрагироваться от вокала и слушать поэзию, заложенную в произведении.

Я все так же не в восторге от его актерской игры - перебирал он сильно, все у него было на порванных струнах, на разрыв аорты, все - как последний раз в жизни. Это интересно, но не целый спектакль или фильм. Я, конечно, понимаю, что субъективен, излишне придирчив и вообще: я - никто, чтобы так говорить о человеке потрясающем и держащем в кулаке умы уже как минимум двух поколений. Я только говорю о своих ощущениях, которые не могу ни изменить, ни отбросить.

Я думаю, что поэзия Высоцкого перекрывает все в песнях, которые он пел. Мне лично вполне достаточно стихов, а все остальное - это способ донесения поэзии до аудитории. Вполне допускаю и принимаю, что кому-то нужно услышать его пение, чтобы проникнуться глубиной поэтического дара Высоцкого. Кому-то нужно увидеть Высоцкого-Гамлета, чтобы начать “слышать” его стихи о войне, но мне ничего, кроме стихов, написанных на бумаге, не нужно. Поэзия Высоцкого самодостаточна, глубока, философична и проникновенна.

Именно это и дорого мне в его творчестве.

Харри Витебский