Как Тарантино стал нравственным стандартом

Признаюсь в страшном грехе, я не совершенно не поклонник Пелевина, вот эту всеобщую ажитацию, которая возникает в обществе после выхода его очередного романа, не разделяю. Юмор его мне кажется каким-то вымученным, бесконечная рекурсия шарад, ребусов и аллюзий утомляет, нарочитая «модность», живейшее реагирование на полугодовой давности статьи «Коммерсанта» или «Ведомостей» коробит.
Такое мое «что я в этом вашем Париже не видал».

Но все же признаюсь, что один его рассказ для меня стоит особняком, я о нем уже упоминал и цитировал, не поленюсь, сделаю еще раз.

Рассказ называется «Краткая история пэйнтбола в Москве», в пересказе он много теряет, зато он легко гуглится и легко читается. Рекомендую.

Вкратце, речь там о том, что молодое небезупречное поколение, приходящее на смену старому небезупречному поколению, ставит новые рекорды в цинизме, на фоне которых проделки стареющих мафиози кажутся детскими шалостями, а их образ жизни, пусть и противоречит уголовному кодексу, опять же на контрасте вполне годится для моралите и рождественских рассказов.

Кстати, рассказ Пелевина о пэйнтболе, кажется, именно из этого предновогоднего жанра.
И пока вы читаете Виктора Олеговича я вторым голосом тихо и слегка навязчиво гундосю почему я о нем вспомнил в этот раз. Собственно, сегодня вспомнил из-за обстрела телеканала из гранатомета.
Нет, во мне не говорит корпоративная солидарность с коллегами, которые могли пострадать. Зная и понимая профессиональные деформации журналистов, я легко могу предположить и не ошибиться – необстрелянные киевские телеканалы сейчас тихо грустят из-за того, что принц выбрал Золушку, а не их.
Я скорее о том, что границы дозволенного в обществе раздвигаются все сильнее и сильнее. То, что для политиков прошлых лет было табу, сегодня, а вернее вчера, стало совершенно допустимым.
В чем, к примеру, была слабость «Партии Регионов», спрашиваю я себя, понимая, что продолжаю мучиться фантомными болями, потому что и партии такой нет, и время ее прошло, и шанс она свой упустила.
Но все же.

Как мне кажется, слабость ее была в том, что, являясь, по общему признанию, партией крупного капитала, в политике она не демонстрировала капиталистическую ловкость и маневренность, а наоборот, умудрилась унаследовать какую-то особенную грузность и, граничащую с маниакальной, осторожность советских элит. Демонстрировала крайнюю степень осмотрительности первого секретаря обкома партии, который, может и знал, что делать, но не делал, потому что ждал команды из республики, а те из Москвы, а та от самого, а сам тоже не дергался, потому что каждое резкое движение обязательно упиралось в «подождите, товарищи, давайте посоветуемся, тут с горяча рубить нельзя».

Предложи политику советского покроя пальнуть из гранатомета в телеканал – и в полную силу заработала бы советская карательная психиатрия. А нынешнему? Согласится? Согласится?! Вообще не вопрос, конечно, согласится. А люди погибнут, ну а вдруг? Ну, погибнут люди, и чо?!

Этика раннего и самого зрелищного Тарантино перестала быть маргинезом и щекоткой для нервов. Она превратилась в мейнстрим, в нравственный стандарт, из которого, есть что почерпнуть, даже без риска «запикивать» неприличные слова.

«Путь праведника труден, ибо препятствуют ему себялюбивые и тираны из злых людей. Блажен тот пастырь, кто во имя милосердия и доброты ведёт слабых за собой сквозь долину тьмы. Ибо именно он и есть тот, кто воистину печётся о ближнем своём и возвращает детей заблудших. И совершу над ними великое мщение наказаниями яростными, над теми, кто замыслит отравить и повредить братьям моим. И узнаешь ты, что имя моё Господь, когда мщение моё падёт на тебя».