Страшный сон Виталия Лейбина

Тяжелый сон, политический. Как будто все цветное волшебство сна редуцировалось до черно-белой плоскости. Там была точная дата 10 июня. Прошлый год. Это значит, что уже Донецк и Луганск бомбили с самолетов. Война уже идет вовсю. Я дату увидел в билете.

Милые немецкие организаторы конференции, на которой я очутился во сне, благодарили меня за выступление, и спрашивали, смогу ли я быть еще на следующий день, когда я улетаю. Я пытаюсь понять, билет на эту ночь или на следующую. Но больше всего я хотел бы обнаружить, что билет до Донецка, а не до Москвы. Но понимаю, что аэропорта в Донецке уже нет.

Вокруг какой-то фуршет. До этого все чинно обсуждали женевский мирный процесс: были европейские, украинские представители, и кто-то из России, в том числе я. Все говорят, как важен мир, и прекращение насилия. У украинского коллеги спрашивают:

- А вы что думаете?
- Я думаю, что нам в Украине важнее всего сохранить то чувство национальной гордости и свободы, которое возникло у нас в последние месяцы. - отвечает он.

Из чего я понимаю, что ему тема конференции про мир не очень нравится, ему бы дальше война, тогда единения и гордости будет больше. К тому же я только что смотрел на билеты, и понял отчетливо, что в Донецк больше нельзя прилететь, потому что его уже бомбили.

- И сколько вы жизней готовы положить ради чувства гордости? - спрашиваю я.
- Вот у нас тут кремлевский пропагандист! - ответил украинский коллега куда-то вокруг.

Какой тут поднялся шум! Все начали кричать на меня на разных языках. Я ничего не понимаю. Подозреваю, что что-то не так перевели. Пытаюсь объясниться, перехожу на простые слова, на скупой мой английский.

- Что за шум? Может вы неправильно поняли, что я хотел сказать?
- Не надо оправдываться! - закричала старая сухая женщина, похожая на Майю Плисецкую. - Я сейчас вам отвечу! Я отвечу!

И в качестве ответа, она с гордым видом садится на шпагат. Видимо имеет в виду, что Европа хоть и старая, но сил и ловкости ей не занимать. Или что-то в этом роде. Но выглядело странновато.

Гвалт и скандал продолжился. Кто-то бил стаканы, кто-то бросал евро в камин, кто-то смялся навзрыд.
Тут я начинаю понимать, что они не так поняли. Может быть все поняли меня так, что я «от имени России» (хотя кто я такой, все лишь журналист?) угрожаю насилием и жертвами маленькой и гордой украинской нации?

Я-то выступал с радикально миротворческих позиций: никакую человеческую цену нельзя платить, нельзя убивать живых людей. В том числе ради политических химер, типа гордости.

Начинаю объяснять, что в Донецке и Луганске в результате авианалетов украинской авиации погибли в том числе и мирные люди, в самом центре городов. Что ни одна жизнь не стоит идеи, в том числе идеи нации. Но шум и абсурд только усиливается.

И тут я понимаю, что нарушение этикета было просто в том, что я заговорил о человеческих смертях. Их как бы и не было бы, если бы не «кремлевские пропагандисты». Было бы миротворчество, молодая украинская нация, Большой Злой Медведь. А вот жертв как бы и не было. В их сознании.

То есть самое важное и есть самое неприличное табу: говорить о том, что невинные люди гибнут.