Вот, есть цитата. В знаменитой книге Янгфельдта "Ставка - жизнь" о Маяковском.
"Регина Глаз, кузина Лили, занималась воспитанием детей Сталина. Она ежедневно общалась с женой Сталина Надеждой Аллилуевой. Мать была строга с детьми, так как опасалась, что жизнь в Кремле их избалует, но Регина, будучи приверженкой идей немецкого педагога Фридриха Фребеля (известен главным образом как основатель детских садов), делала ставку не на кнут, а на пряник, и однажды, когда Вася особенно хорошо себя вел, его наградили автомобильной прогулкой в компании Лили на ее "Рено".
И вот еще есть запись Лили Брик в дневнике: "Регина говорит, что Надежде Сергеевне и Сталину страшно понравился Володя".
И ты начинаешь думать в эту сторону. Думаешь: фигасики, какие связи в верхах у Лили Юрьевны были красивенькие и неочевидные, и как, однако, любопытно, что на этом конкретном "через одно рукопожатие" никто, ни один из трепетных биографов не делает акцентов, обходят везде так изящно...
И сама она как-то это обходит впоследствии, прямо вот молчит, ух ты... И думаешь, что, может, пропустила, но нет, если трепетные биографы и упоминают этот любопытный и многое означающий факт, то в виде краткого пересказа приведенной цитаты Ягнфельдта. Не копая дальше, не расшифровывая. Есть даже такое ощущение странное, что, если б Янгфельдт это в своем уютном безопасном зарубежье не обнародовал, то никакие Катаняны с Ваксбергами, не говоря о тех, кто их переписывал и перепевал на все лады, этого вообще бы не упоминали. Интереееесно так! Ладно, думаешь, сама тогда порою.
Ага, как же. Гугл молчит, как рыба об лед. Как ни заводи, максимум, что предлагает, подлец, это
"Регина Федоровна Глаз - двоюродная сестра Л.Ю. Брик и Э.Ю.Триоле" (без всякого, заметим, упоминания даже о том, кого она воспитывала). Да что вы говорите, вот спасибо, теперь буду знать, кто это. Ну елки-палки, ну вот даже я, Леся Орлова, маленький любопытный человек-зевака, вижу в Регине Федоровне Глаз крайне стоящее изысканий, но у меня ресурсов нет, кроме гугла! А у трепетных исследователей ведь есть! Так чего они? Они - не видят? Им - не надо? Им этот фактик вообще ни о чем не говорит?
Блин, ну вот та же история, что с Юсупом Абдрахмановым, в том же контексте и с тем же результатом.
Максимум на что их хватает, умников, это друг за другом переписать у Галины Катанян про "какого-то казаха", "какую-то киргизскую шишку", "высокопоставленного киргиза, который никому не был интересен" и "абсолютно проходной роман". Даже не рыпнуться поискать, а кто это вообще, и подумать, откуда и зачем он там взялся.
А тут у вас - курсивом - двоюродная сестра Лили Брик воспитывает детей Сталина! И тоже все такие как здрасьте. Вот как их читать? Как по ним, с таким, блин, их подходом, хоть что-то изучать, измерять и мерить (((
* * *
«Но, слава богу, есть друзья», и, слава богу, у друзей есть интернет и даже пдф «Дружбы народов» за 1989 год. Где мемуары поэта Михаила Матусовского. Из которых можно узнать немного больше о «кузине-белошвейке» Лили Юрьевны Брик. (вообще, конечно, очень забавно, насколько все эти скандалы-интриги-расследования раскладываются по Дюма, и насколько Лили Юрьевна, действительно, миледь миледью).
В отличие от биографов Лили Брик, на которых я за эту историю (см. прошлый пост) всерьез обиделась, я, сказав «а», предпочитаю все-таки говорить и «б». Поэтому – вот, что получилось накопать.
Во-первых, отрывок из Матусовского, бывшего когда-то соседом мамы Лили Брик и Эльзы Триоле Елены Юльевны Каган:
«Несколько позднее у моей соседки поселилась любимая племянница Регина Федоровна, рыхлеющая старая дева, очки которой с большим числом плюсовых диоптрий делали ее глаза по-рыбьи округлыми и удивленными. Да и, сказать по правде, было чему удивляться. Буквально за несколько лет произошла катастрофа с этой тишайшей, никого не обидевшей, ни на кого не поднимавшей голоса женщиной. Она в совершенстве знала французский язык и имела несчастье преподавать его детям Сталина. То, что с ней происходило, было загадочным и таинственным и, по правде говоря, похожим на детскую игру в секретность, если бы не кончилось так трагично. Через день за ней приезжал черный лакированный, как рояль, «ЗИС» и увозил Регину Федоровну в неизвестном направлении. Как проходили уроки, где она встречалась со своими августейшими учениками, случалось ли видеть ей самого папу, об этом учительница не решалась говорить даже шепотом. Не знаю уж, почему, чье неудовольствие вызвала она, но в конце тридцатых годов Регина Федоровна получила полную отставку. Хотя педагогом она была отменным, если в своей книге Светлана Сталина сочла необходимым вспомнить ее имя.
В атмосфере всеобщих страхов, бесследных исчезновений близких людей, доносов и наветов, неуверенности не то что в завтрашнем, но и в сегодняшнем дне, боязни ночных звонков в квартире, шума автомобильного мотора, внезапно остановившегося под окнами, не так уж и трудно было свихнуться. Регина Федоровна начала подозревать всех и вся – почтальонов, рассыльных, водопроводчиков, электриков, дворников, приставленных якобы следить за нею. Одним из ее пунктиков стал обыкновенный дверной замок, с ним у нее были сложные отношения. Все мнилось учительнице, что она заперла его не на два оборота, а на один, а то и просто забыла запереть совсем, и сейчас кто-то роется в ее тетрадях, в учебниках. Будучи где-нибудь на концерте Розы Тамаркиной или Нины Дорлиак – а она была такой же меломанкой, как и ее тетушка, - Регина Федоровна могла вскочить в священной тишине концертного зала и с безумным взором броситься к выходу. И снова начиналась изнурительная возня с замком.
День ото дня состояние ее здоровья заметно ухудшалось: племянница все время ждала, что за нею должны приехать, что она опаздывает на такой важный урок. В конце концов бедную учительницу французского положили в психиатрическую лечебницу. Она побаивалась струйки воды, вытекающей из крана, не причесывалась, никогда не расставалась с домашним байковым халатом, на котором трудно было различить, где цветы, а где жирные пятна. Сперва она еще принимала от тетушки передачи, а потом при свидании с Еленой Юльевной перестала ее узнавать – лежит на койке, упрямо глядя в стену, и говорит санитарке: «Я ведь просила вас не пускать сюда эту даму. Она хочет меня отравить своими рисовыми пирожками».
Потом началась война, я уехал на Западный фронт. Слышал, что в военные годы эта безобидная больная, не представляющая опасности для окружающих, была выписана из клиники. Но дальнейший ее след теряется и я ничего не могу о ней сообщить».
При чтении этого отрывка меня не оставляло стойкое ощущение дежа вю, особенно в том месте, где Регина Федоровна вскакивает и убегает из концертного зала. Думаю, я просто в том 1989 году читала эти мемуары Матусовского: «Дружбу» мы выписывали исправно. Просто за тридцать лет оно забылось напрочь.
Благодаря этому отрывку я закрыла для себя несколько вопросов. Во-первых, теперь ясно, что Регина – кузина по матери. Во-вторых, ясно, что она работала в семье Сталина и когда застрелился Маяковский, и когда «не будем трогать жену Маяковского», и даже когда застрелилась Надежда Сергеевна (при том, что важно, как сказано у Янгфельдта, с Надеждой Сергеевной Регина Федоровна общалась ежедневно). Потому что уволили Регину Федоровну, согласно Матусовскому, аж в конце тридцатых. Что, кстати, у нас случилось в конце тридцатых? Совершенно верно, арестовали и расстреляли Виталия Примакова, мужа Лили Юрьевны. Я не знаю, как оно и что, дат-вех судьбы Регины Федоровны нет, но, пожалуй, такое объяснение буду иметь в виду.
Что еще допишу здесь же. Что Лили Юрьевна славна постоянной работой со своими и, увы, чужими (Маяковского) архивами, каковая работа выражалась в уничтожении документов и записей. Ее дневники интересны, мне кажется, не только тем, что там на сегодня есть, сколько тем, чего там не могло не быть, но вот, поди ж ты, отсутствует. Что, она не записала бы там, как катала на «реношке» Васю Сталина? Не говоря о том, что разболтала бы об этом примерно всем вокруг? Это она-то? А вот. Зато там сохранилась запись о том, как «Володя страшно понравился Надежде Сергеевне и Сталину», именно со слов Регины. Почему она это не вымарала? Ну, варианты есть, тут можно подумать и так и этак. Добавим насчет «никому ничего не рассказывала». Ну, это она младому незнакомому Матусовскому не рассказывала, что было бы понятно и объяснимо и без всякой паранойи. А вот Лиле, я так думаю, рассказывала очень даже, на что нам намекает все та же запись в дневнике, и на что нам намекают аккуратно замалчиваемые впоследствии покатушки на «реношке» с маленьким Васей. Чтоб Лиля, о которой все в один голос говорят как о человеке, обладающем просто-таки гипнотической способностью выуживать информацию из собеседника (я даже не про гэпэу сейчас, эту ее способность с досадой отмечает тот же Юсуп Абдрахманов в своем дневнике, и редкими случаями, когда удавалось не дать слабину и таки не выдать ей каких-то тайн, серьезно гордится), не вытягивала из кузины-белошвейки каких-нибудь нелепых или лепых тайн мадридского двора?
Еще Матусовский говорит, что Регина преподавала французский. Но это не очень бьется с тем, что нам говорит Янгфельдт, а он нам говорит «воспитывала детей Сталина». Кто тут прав? Кому тут верить? Я предпочту – Янгфельдту, особенно учитывая специально им подчеркнутую концепцию Фребеля, исповедуемую Региной Глаз. Отдельный привет, по ходу, неумным писателям (-ницам), в своих пересказах-книжках для оживляжа именующим Регину Глаз вообще «нянькой детей Сталина». Они хоть понимают значение слова «нянька» и его отличие от «воспитательницы»? И здесь же добавлю, что в поисках мне попалось письмо Сталина жене, где не упоминается имя воспитательницы детей, о которой он пишет. Но пишет довольно недоброжелательно и упирает на то, что ее подход кажется ему вредным. Вот, нашла, от 2 июля 1930 года (Маяковский, кстати, застрелился 14 апреля): «...Мне не очень нравится учительница. Она все бегает по окрестностям дачи и заставляет бегать Ваську и Томика (Артема Сергеева) с утра до вечера. Я не сомневаюсь, что никакой учебы у нее с Васькой не выйдет. Недаром Васька не успевает с ней в немецком языке. Очень странная женщина». Там, где это письмо приводилось, без тени сомнения поясняют, что речь идет о воспитательнице Наталье Константиновне (действительно, среди прочего, преподававшей детям немецкий) - просто потому, что ее где-то упоминает и называет Светлана. Но речь в том письме не о немецком языке, а именно о " подходце". Поэтому я для себя сделала пометку, что речь может идти о Регине Федоровне.
«Э! - сказали мы с Петром Иванычем». И, с благодарностью Матусовскому за наводку, полезли за миллион лет назад прочитанной и тогда же успешно подзабытой книгой Светланы Аллилуевой «Один год дочери Сталина». Где действительно нашлось вот такое:
«Веру я знала с самого раннего детства, потому что ее мать была подругой моей мамы. Обе они дружили с талантливым педагогом Региной Гласе, от которой и шли в наш дом все воспитательные идеи и которой я, по существу, обязана моим интересным детством. Регина Гласе получила образование в Швейцарии, а в России работала с Шацким[1]. Моя мама, так верившая в просвещение, находилась под сильным влиянием Регины, с которой у нас в семье больше никто не находил общего языка: отец не выносил ее и ее «педагогических фокусов» и вскоре настоял, чтобы она перестала бывать у нас.
Но Регину любили в Вериной семье. Веру, еще при маме, приводили к нам в Зубалово, по соседству с которым она жила обычно летом в деревне. Туда меня водила моя няня, или же мы встречались в соседнем благоуханном сосновом бору.
У Веры никогда не было семьи, хотя она, как никто, полна любви и заботы о других. Через день она носит обед 90-летней Регине, живущей недалеко от нее. Мы пытались устроить одинокую и полуослепшую Регину в дом для престарелых, но это оказалось нелегко: Регина не желала расставаться с самостоятельностью. Кроме того, она не могла жить без концертов в Консерватории, куда умудрялась доставать билеты на самые недоступные и редкие».
Э, - опять сказали мы с Петром Ивановичем. Матусовский, который эту книгу читал и на нее ссылается, пропустил, что ли? Вот, нам тут открытым текстом говорят совершенно другое. Что Регина прямо-таки даже дружила с Надеждой Сергеевной. Что не просто «учила французскому», а именно полностью сформировала принципы и процесс воспитания. Что Сталин не выносил ее воспитательных фокусов и поэтому ее в конце концов убрали (похоже, моя догадка о фигуранте его письма – верная). И с «концом тридцатых» это не очень бьется. Светлана Иосифовна не дает дат, но, похоже, Регину убрали еще до самоубийства ее мамы. Или, возможно, сразу после, когда уже нельзя было помешать.
Потому что в одном интервью Светлана Аллилуева говорит вот что:
«– Отец целиком доверил маме дом и детей. Она делала что хотела. Хотя во многом советовалась со своим старым другом Региной Глаз, педагогом. Та была последователем Штайнера. Нас учили с самых ранних лет ритму и музыке. И, помню, я могла записывать ноты, простую мелодию. Потом, правда, забыла, как это делается. С самого раннего возраста нам давали все возможное. Но потом все прекратилось, и мы пошли в обычную школу. Брат до 11 лет получил намного больше, чем я».
Ага, соображаю я. Василию Сталину одиннадцать лет было в 1932 году. В 1932 году и Надежда Аллилуева застрелилась. Вот где-то тут, я думаю, Регину турнули. Вариант, по Матусовскому, что ее продержали в доме аж до конца тридцатых, мне кажется менее вероятным.
Однако возникают новые вопросы, больше, пожалуй, этического характера. Владимир Сергеевич Березин мне написал, что Регина Федоровна умерла в 1968 году. Лиля Юрьевна умерла в 1978 году. В 1968 у нее все хорошо, живет себе с Василием Абгаровичем, ездит в загранки, держит, как и всегда, домработницу, царит в «приличном обществе» и никакой нужды не испытывает. А в это время какая-то Вера носит обед ее «одинокой и полуслепой» 90-летней двоюродной сестре, и эта же Вера со Светланой ищут способов устроить Регину в дом престарелых. А где ж Лиля Юрьевна с Василием Абгаровичем и Василием Васильевичем в этой ситуации, любопытно? Хороший штрих, мне нравится.
Ну и вытащу тут пару своих соображений из комментариев к прошлому посту.
- Я думаю, что здесь нужно иметь в виду скорее репутационные бонусы. Т.е. легко можно себе представить, как Лили Юрьевна, по свидетельствам, очень не чуждая хлестаковства, в нужные моменты, сделав большие глаза, доверительно шепчет про "Регина говорила..." Но, кстати, можно представить и что Регина действительно "говорила" - и что на этом основании, слегка дурея от приближенности и этим даже перед самими собой бравируя, можно было делать какие-то выводы и предположения. Ну, то есть, я точно не о том, что через Регину, условно говоря, доставали путевки в Кисловодск или колбасу из кремлевского буфета, как и не о том, что через нее можно было сообщить товарищу Сталину, что произошла чудовищная ошибка (хотя...).
- Я не могу понять другого. Ладно, Катанян. Ладно, Ваксберг. Ладно, все остальные. Все, так или иначе, выросли из шинели Янгфельдта. Но он сам-то! Он - скрупулезный, глубокий и цепкий исследователь. Он вообще единственный раскопал и зафиксировал этот факт. Я не верю, что не попробовал пойти дальше. Но почему не пошел? Моя к нему основная претензия, что он мне этим задолжал. Он сказал "а" - и где мое "б"? Почему там нет чего-то такого: "Я спрашивал у Лили, но она сказала, что не хочет говорить/не может говорить/не будет говорить/там не о чем говорить"? И почему нет прохладной сноски в виде: "Глаз Р.Ф. - кузина Л.Ю. и Э.Ю., родилась тогда-то, двоюродная по отцу/по матери, попала в семью Сталина тогда-то при таких-то обстоятельствах, работала с - по, перестала работать потому-то, дальше жила так-то, умерла тогда-то"? Мне больше-то ничего не надо, мне бы хватило. Потому что мне интересно, например, работала ли Регина там, когда застрелился Маяковский. Или когда "не будем трогать жену Маяковского". Или когда застрелилась Надежда Сергеевна. Ну и вот это молчание вокруг. Что, катание на "реношке" Васи - рядовое событие, о котором скромняга Лили Юрьевна деликатно помалкивала в своем обширном кругу? Это она-то? И хоть бы кто, хоть бы где это хотя бы одной фразой упомянул, вполне уместной в длинном обычно трепе вокруг этой самой "реношки".
- я думаю, это воспринималось (и было) как лотерея. И больше, в любом случае, работало как "статусное".
Интересная, в общем, судьба и история. Есть о чем поразмыслить.