Как я жил в несуществующем Сталино

В связи с «переименованием» Донецка в Сталино вспомнил стихотворение и рассказ покойного друга – донецкого поэта и журналиста Игоря Галкина.
Вот четыре строчки из его стихотворения «Молодость»:

Мне далеко до станции конечной.
Какой-то дед подсунул мне стакан:
«Откуда будешь родом?» «Из Донецка».
«Из Сталино…» – поправил старикан.

Откуда родом, сынок?..

Не знаю почему, но наименование «Донецк» в первые годы моей жизни никак не ассоциировалось у меня с городом, в котором я родился и живу. А как иначе, если по всей квартире висели и стояли фотокарточки с надписями, вроде: «Дорогим тра-та-та от семьи тра-та-та в память о нашей встрече в Сталино»? Если в письмах иногородних родственников часто встречалась фраза: «У вас там в Сталино…»? Если в воспоминаниях приходивших гостей то и дело звучало: «И мы, совсем молодые, решили поехать в Сталино…»? И хотя город переименовали за два года до моего рождения, я несколько лет жил себе в несуществующем уже Сталино. И не испытывал от этого никакого дискомфорта.

Чуть позже до меня стало доноситься вялое кряхтение всяких поселковых диссидентов о зловещей роли, которую, мол, сыграл великой вождь в нашей истории, но мне на это кряхтение было наплевать. В моей личной истории лучший друг всех детей не играл вообще никакой, тем более зловещей, роли. Я просто пока жил в городе, который носил его имя.

А потом, незаметно для самого себя, эмигрировал, стал жить в Донецке… Повседневное употребление слова сделало свое дело.

Но имя Сталина мне почему-то чужим не стало. Тем более, что каждые летние каникулы меня отвозили в село к бабушке, и там мой лихой дядька, тракторист-пьяница, гарцевал по родным пажитям на своей «Беларуси», к лобовому стеклу которой была прилеплена раскрашенная анилиновыми красками фотография генералиссимуса, лучшего друга всех механизаторов. И запорожские нивы периодически колыхались под напором самогонного рыка: «Вот это человек БЫ-Ы-ЫЛ!!!»

Много лет спустя жизнь снова напомнила – откуда я родом. В армии мне часто приходилось ездить в командировки, и как-то, возвращаясь из очередной поездки (меня, что кому-то может показаться странным, отпускали ездить одного, без сопровождающих офицера или прапорщика), я уселся в зале ожидания минского ж/д вокзала и принялся изучать женские ноги. Вскоре кто-то очень вонючий грузно опустился слева, и я в буквальном смысле почувствовал, как меня сверлят столь же вонючим взглядом. Я посмотрел. Слева дислоцировался неопрятный старикан с бесцветными и бесцеремонными глазами. Поиграли в гляделки... После чего старая коряга строго спросил: «Откуда родом, сынок?» «Из Донецка…», - в соответствии с новой топонимикой ответствовал я. Его глаза вдруг приобрели стальной оттенок: «Из Сталино!» И демонстративно отвернулся. Потом повернулся обратно, чтобы окончательно пригвоздить: «Надо же! Такого человека обидели!» И отвернулся уже насовсем. «Старая развалина, - мрачно отреагировал я в мыслях. – Я что ли обижал лучшего друга всех военнослужащих?»

Вскоре я вернулся домой, потом началась перестройка, а ещё чуть-чуть потом интеллигентно-либеральная дрянь словно с цепи сорвалась и начала поливать Сталина цистернами грязи. Нет, поливали, конечно, и многих других – но деликатно, ведрами. А Сталина - цистернами, резервуарами, бассейнами. Но меня эти журнальные и телевизионные ужасы по-прежнему не могли испугать. Я, как прежде, подсознательно считал себя уроженцем Сталино – Великий Вождь был для меня вроде родственника. Вроде того самого дядьки, который уже в перестройку раскроил себе череп по пьяному делу. О стойку тракторной кабины, на которой крепилась фотография первого Генерального Секретаря ЦК КПСС…

* * *

Я собирался писать о любви… Но почему-то вспомнил о Генералиссимусе. Наверное, потому, что я очень непоследовательный человек. Хотелось одного, потом ветер подул в ухо, и пришлось повернуть голову. Я вот тут подумал – эта история любви очень-очень длинная, размером эдак с «Идиота» Достоевского. У меня не хватит усидчивости и идиотизма полностью её изложить, а у гипотетического читателя – не хватит терпения прочитать. Поэтому расскажу чуть-чуть о любви, и чуть-чуть о Сталине. Не пугайтесь – не о любви к Сталину…

В конце 80-х годов прошлого века изнасилованная «перестройкой, гласностью и ускорением» страна разродилась жутким экономическим мутантом – кооперативным движением. Поначалу деньги там заколачивались действительно поражающие воображение. И я, грешным делом, купился. Правда, вскоре выяснилось, что тратить их не представлялось никакой возможности – не оставалось ни времени, ни сил. Вся жизнь состояла из черных капиталистических будней и беспощадной эксплуатации. Сердце грела только одна мысль: «Но зато у меня уже тра-та-та сколько денег! Ничего, вот дорвусь до свободы, до волюшки – и уже тогда по-гусарски, по-купечески, по-ноздрёвски – в пух! С фанфарами! С румынскими оркестрами! С тройками и визжащими девками!..»

Поэтому на очередной «объект» моя бригада приходила благодушной и уверенной в своем будущем (ещё одна тройка с бубенцами и ещё двадцать ящиков токайского…). На тот «объект», о котором идёт речь, мы пришли аккурат в конце лета 1991-го года, в конце нежаркого романтичного августа. А «объектом» являлось солидное заводоуправление преуспевающего (что в те дни уже было редкостью) предприятия. «На оборону работаем…» - шепнул мне доверительно какой-то поджарый тип при очках и галстуке, то ли главный экономист, то ли главный энергетик этого «почтового ящика». Он почти сразу почему-то почувствовал ко мне необъяснимое доверие и частенько гундосил: «Вы как интеллигентный человек…» А я почему-то всегда обижаюсь, когда меня обзывают таким мерзким термином…

Главный «энергономист» принялся водить нас по ярусам, сиречь – этажам заводоуправленческого благополучия, знакомя с «объёмом работ». Ну-ну…

«Объём работ» на третьем этаже я пропустил мимо ушей по очень уважительной причине – я был молод. А посредине коридора стояла группка из разнокалиберных (по возрасту и охвату) мадам и мадмуазелей в строгих деловых костюмах. Впрочем, тот «объем работы», который я тут же взвалил на себя добровольно, был в не очень деловом - по причине длины (или, если угодно, коротизны) юбки. Ног такой неописуемой красоты я до тех пор просто не видел. Что там «не видел»! Я и представить не мог подобного невыносимого совершенства! Короче!..

Когда мы своей низкопородной гурьбой протопали мимо, я попытался взглянуть на красавицу (а она – что очень большая редкость! – была красива и с аверса и с реверса) взглядом одного из персонажей Алена Делона, попавшего в плен к плохим персонажам. Не знаю, насколько мне это удалось, но в ответ я получил взгляд Барбары Брыльской на Андрея Мягкова из зачина «Иронии судьбы…», взгляд на ничтожество…

«Эконометик» уже перешёл от принципов предстоящей работы к её подробностям, и самозабвенно тыкал узловатым пальцем в какое-то вечно сырое пятно на стене. «Угу… Понятно… Посмотрим на чердаке… - изображая погруженность в суть вопроса, отвечал я. - Понятно… А чьи там были ноги?» «Какие ноги?» – споткнулся посреди фразы очкарик. «Красивые. Из-под юбки цвета «металик». И глаза синие-синие… - расстреливал я его приметами Совершенства. – И очень мелодичное сопрано…»

Очкарик хлопал-хлопал-хлопал глазами, и, сообразив, сладострастно осклабился. «Ах, Леночка! Очень хорошая девочка, умница. Заместитель тра-та-та. Она – племянница Сергея Сергеевича Тра-та-та. Вы наверное знаете – тра-та-та из нашего райкома». «Не знаю и знать не хочу. Хотя, судя по ногам, придётся знакомится… Так все-таки умница или племянница?» Очкарик снова похлопал глазами: «Очень умная девочка. Всего полгода поработала в отделе Тра-та-та, и мы решили, что она безусловно заслуживает повышения. Очень перспективная. (Легкая запинка.) А почему это «придётся познакомиться»?» «Может породнимся… Говорю же, ноги у племянницы понравились… (Пауза.) И сопрано…» Очкарик, будто сглотнув, наконец овладел собой и по его лицу прокатилась высокомерная ухмылка. «Ах, Игорь… Боюсь, это Вам не по зубам. Даже более того – хочу предостеречь: лично у Вас могут быть в связи с этим крупные неприятности. У неё, по-моему, намечается брак с тра-та-та (прозвучала какая-то совершенно дурацкая фамилия). Ну, Вы наверняка знаете, тоже из нашего райкома. А это не простая семья…» Расставил, то есть, «мажорные» акценты и снисходительно посмотрел на меня взглядом интеллигентного мудака.

«Знаете (Господи, как же его зовут?!), я служил в военной разведке, и наши инструкторы-психологи учили нас не поддаваться страху ни при каких обстоятельствах, даже если на тебя направлен ствол танка - надо продолжать делать то, что ты должен сделать. Вот мне ПОЧЕМУ-ТО показалось, что ЭТО я должен сделать». (Я не врал о своей армейской службе…)

Человек, работающий на «оборонном» предприятии, должен был быть хотя бы чуточку в курсе того, что такое военная разведка. Мне кажется, именно после этой фразы он и начал обзывать меня «интеллигентом» и испытывать ко мне необъяснимое доверие.

(А, кстати, классно чуть выше получилось «был быть бы»?..)