Донецк, лето 2014

Незнакомая дама московской наружности говорила мне о том, что дончане, в самые черные дни, были обязаны гордо умереть от голода и позволить угаснуть собственным детям, но отринуть гуманитарку от фонда "Поможем".

Дело, впрочем, не в даме, не в ее людоедских теориях и даже не в Москве. Просто эти разговоры неминуемо отправляют меня в лето 2014-го года. А там лишь безумие и липкая жара.

Самым трудным, если говорит обо мне, был день, когда жизнь остановилась, присела на лавочку и загнулась от сердечного приступа.

Прохладное утро, разрывы снарядов, топот ног и цокот чемоданных колесиков по неровному асфальту. А еще, конечно же, звонки. В то утро звонили все. Просто для того, чтобы немного успокоиться.

Я шел домой и все было как обычно. Птицы, как и положено уважающим себя пернатым, что-то напевали, коты грелись на солнышке, а листья деревьев уже подернулись донецкой пылью.

Было лишь одно серьезное отличие - люди уезжали. Сотни отцов прогревали двигатели автомобилей, сотни матерей выносили из подъездов сумки и чемоданы. Сонная детвора грустила на задних сидениях.

В этой киношной ситуации, труднее всего было сохранять спокойствие. Когда все бегут, стадный инстинкт велит не стоять на месте. Именно поэтому, распрощавшись с родителями, я тоже пошел, но спать.

А дальше пошли недели одинокого прозябания в полной темноте. Без воды, электричества, телефонной связи и замороженных пельменей. Магазины, за редким исключением, закрылись, а в тех, что продолжали работать, как и повсюду, не было электричества. Зато были сигареты.

Днями я писал что-то в блокнот и, если появлялось электричество, публиковал в ФБ разную ерунду. И, конечно, много гулял по опустевшим улицам, чувствуя себя персонажем одной известной книжки. А ночами, в основном, курил у окошка. Если начинались обстрелы, то можно было и с немногочисленными соседями поболтать, сидя на лавочке, что у входа в подвал.

Весьма удачное время для того, чтобы сойти с ума, правда? И некоторые, насколько мне известно, воспользовались моментом. Хотя, если хорошенько подумать, то все мы немножечко спятили.

Были, правда, штуки, заставлявшие оставаться в себе. Мусоровозы, вывозившие бытовые отходы даже под обстрелами, веселые матерщинники-таксисты, бледные, но улыбчивые кассиры в магазинах и пожилые соседки, которые и по сей день ухаживают за цветами у подъезда.

Будничное, привычное и, казалось бы, опостылевшее, стало якорем, благодаря которому, я разговариваю с самим собой куда реже, чем мог бы.